Сегодня хочу рассказать историю жизни одной тибетской девушки из Лхасы, моей подруги. В ней все правда до последнего слова, только фотографии Сонам в ней не будет. Вы поймете, почему.
Я познакомился с Сонам давно, и она мне не раз помогала, очень помогала. Однажды вышло так, что ее помощь мне могла аукнуться самой Сонам большой бедой. Честнее будет сказать, что я ее подставил, сам того не желая. Исправить я ничего уже не мог, и среди ночи примчался в ее дом в Лхасе, и все ей рассказал. Я ожидал чего угодно, а она рассмеялась. Так весело и совсем непринужденно, будто солнце взошло. У меня как-то разом отлегло от сердца, но на всякий случай я спросил, не сошла ли она с ума за те несколько дней, что мы не виделись. Она отрезала мне кусок замешанной цампы, налила чаю и спросила: «Ты никуда не торопишься?» Я довольно механически ответил, что нет, не тороплюсь. «Тогда», — сказала Сонам, — «я расскажу тебе одну историю. Это не займет много времени».
«Моя семья происходит из Адмо, Северного Тибета. Мой папа и мой дед разводили яков на Чантанге, сдавали государству мясо и заработали денег. Тогда папа решил переехать в Лхасу. Сколько я себя помню, он мечтал жить в столице. Он собрал все наши деньги, еще занял в банке, и открыл этот ресторан (мы с Сонам сидели в трехэтажном доме в центре Лхасы, этот дом построил ее отец. На первом и втором этажах размещался очень достойный ресторан, на третьем жила семья Сонам). Над нами смеялись и говорили, что деревенщина из Амдо не сможет управлять рестораном. Но у папы получилось, в ресторан ходило много людей, и он приносил деньги. Все, как говорил папа. Затем он решил, что я должна учиться буддизму, и через своих новых друзей переправил меня в Индию. (Да-да, именно ночью и через заснеженные перевалы. Хотя и не босиком, конечно). Я уехала из Лхасы надолго.
В Индии было так чудесно, ты не сможешь этого себе представить. Вокруг молодые люди и девушки, они все хотят учиться и делятся с тобой всем, что есть. Там такая коммуна, и много очень великих геше и тулку («геше» — высшая ученая степень тибетского буддизма; «тулку» — сознательно перерождающийся лама). Там я научилась говорить по-английски, хорошо читать и писать по-тибетски.
Однажды прямо в середине дня мне позвонила мама и сказала, что папа умер. У него был сердечный приступ, врачи не смогли помочь, он очень быстро умер. Это было тяжело. Я много молилась. Может быть, через неделю, мама позвонила снова, и сказала, что мне срочно нужно вернуться в Лхасу. Вернуться в Лхасу еще труднее, чем перейти в Индию, и я какое-то время не решалась. Потом пошла.
Мы встретились с мамой в этой же комнате, где сейчас сидим с тобой, и тоже ночью. У нее были черные круги под глазами, а в глазах – страх.
Она мне сказала:
— Сонам, ты больше не можешь учиться, ты должна взять на себя управление рестораном.
Я ужасно не хотела. Я никакой не бизнесмен и не менеджер. Это совсем не мое, я хочу учиться. Я не сдержалась и выкрикнула:
— Почему ты так поступила со мной? У меня три брата и две сестры, и все они живут в Лхасе. Почему ты не потребуешь от них работать на семью!? Они точно так же живут за счет нашего ресторана!
Мама, конечно, мне ничего не ответила. А что она могла сказать? Ты же знаешь моих братьев и сестер.
(Братья и сестры Сонам были невероятно разные, их объединяла лишь общая фамилия да то, что каждый из них был типичным представителем своего слоя тибетского общества. Одна сестра была патологической мотовкой. Она не разбиралась, каким путем и для чего ей в руки попали деньги. Все они немедленно уходили на наряды и украшения. Другая сестра была домохозяйкой-затворницей. Она беспрекословно готовила на всю семью, стирала и убирала, но категорически отказывалась от любой работы за пределами дома. Два брата-близнеца Сонам называли себя «бойцами тибетского сопротивления». Если вы при этих словах представили себе Ленина и шалаш, то бросьте. По сути, они были мелкими разбойниками, причем исключительно неудачливыми. Оба постоянно попадали то в тюрьму, то в больницу, и, хотя ни там, ни там подолгу не задерживались, управление рестораном им доверить было нельзя никак. Последний брат Сонам был самым замечательным из всех. Лет десять назад в нем признали перерождение одного из величайших лам Тибета, он жил в монастыре, и приходил в гости к семье раз-два в неделю. Наверное, он многое мог в своем статусе, но за долгие годы так и не освоился с тем великим человеком, что сидел у него внутри. Он общался с обычными людьми очень мало и с видимой натугой, а когда я первый раз с ним заговорил, он был настолько поражен, что выронил из рук чайник с чаем. Простые люди никогда не заговаривают с ним первые, смеясь, объяснила Сонам.)
Конечно, мои братья и сестры не могли управлять рестораном. Но что с того? Можно было нанять управляющего или продать ресторан в таком хорошем месте и жить на эти деньги. Все это я сказала маме.
Она долго так смотрела на свои руки, а потом сказала:
— Ко мне приходят из банка, где твой папа брал деньги, и требуют их вернуть. Иначе они говорят, что всех нас посадят в тюрьму.
Я ничего не могла понять. Мы все были уверены, что папа давно расплатился с банком. Мама продолжала:
— Они мне принесли выписку по счету. Папа ни копейки не вернул банку. Он все заработанные рестораном деньги жертвовал монастырю у нас в Амдо.
…Я тогда будто в колодец свалилась – совсем не знала, что делать. А потом решила для себя – надо уметь смеяться, что бы с тобой ни происходило. И видишь – я научилась!
***
Выплатить долги семье Сонам так и не удалось. В 2009 году у нее получилось перейти в Непал, а затем перебраться в Норвегию, где она и живет пока в статусе беженца.
