Утро застало нас на полу среди взбитых перин и подушек в доме семьи Фархада. Так тут принято спать, даже у держащих марку интеллигентов. Прямо над моей головой угрожающе нависла массивная барабанная установка Фархада, и я немедленно вспомнил вчерашний ночной проезд по Тегерану. Зашевелились перины слева и справа от меня, и над их белыми облаками показались взъерошенные головы участников нашей экспедиции. Все мы щурились и терли глаза – дом Фархада был переполнен светом. Огромные окна, высокий белый потолок, белые стены, блестящая плитка на полу. Иранцы любят просторные светлые помещения, с минимумом мебели и деталей интерьера. Пол гостиной непременно застелен персидским ковром высочайшего качества, даже в небогатых домах. Ковер в дом покупается первым делом, за ним следят и ухаживают, как за породистым скакуном. От кухни гостиную принято отделять лишь невысокой перегородкой. Кухня не перегружена всякими полезными штучками, приспособлениями и приблудами, которые так любят европейские хозяйки. Напротив, она радикально пуста. Посреди огромной пятикомфорочной газовой плиты в гордом одиночестве восседает патриарх – знакомый нам с детства русский самовар. На фарси самовар называется, не поверите – «самовар».
С утра за окном раздаются отчаянные вопли в «матюгальник». В точности такие, какие любит наше ГИБДД, а также практикует милиция при задержании особо опасных старушек вне пешеходного перехода. Вопли не прекращаются и час, и два. Не очень хочется лезть в внутренние проблемы другой страны, но любопытство берет верх. Облава на наркоторговцев? Тренировка ОМОН? Фархад смеется с набитым ртом, давится, у него текут слезы. Наконец он выговаривает: «Скупщики хлеба»! Иранцы едят только свежий, недавно испеченный хлеб, и каждое утро покупают огромную стопку тонких белых лепешек. После завтрака все, что не было съедено, забирают звонкоголосые скупщики хлеба.
Сегодня днем нас ждет поезд в Луристан, горную провинцию на западе Ирана. В страну зубчатых горных пиков, зеленых лугов и бесчисленных черно-белых отар. Умница Фархад за завтраком сделал нам неоценимое предложение. Он и его друг Ашкан отправляются с нами на велосипедах, чтобы помочь установить контакт с кочевниками. Мы все страшно обрадовались – еще бы, носитель языка и знаток иранской истории! Но – в каждом неоценимом предложении должен быть недооцененный изъян. Велосипед Фархада оказался старше самого Фархада. Все его детали, от тормозов до педалей, говорили одно: «Пристрели меня, хозяин». Последние часы перед поездом мы колдовали над старичком всем набором имевшихся у нас инструментов. На лицах опытных велотуристов читался гоголевский вопрос: «Доедет то колесо, если б случилось, в Казань, или не доедет?» Ответ читался тоже. Но делать было нечего, в конце концов мы с велосипедами погрузились в небольшой грузовичок и выдвинулись на вокзал.
Этот велосипед, хоть он и выглядел покрепче, пришлось оставить — в горах на такой городской машине пришлось бы совсем тяжко
Вокзал Тегерана – манифест иранских культурно-религиозных ценностей. С развешанных повсюду огромных плакатов на пассажиров смотрят Великие Аятоллы Хомейни и Хаменеи – то с праведным гневом, то с отеческой улыбкой. На входе в вокзал на бетонном пьедестале лежит каменный Коран размером с Царь-колокол. В справочном бюро, в кассе и просто на ступеньках – везде сидят женщины, задрапированные в черную ткань. Мужчины в баре потягивают пивко – не просто безалкогольное, но еще и фруктовое.
Аятолла Хомейни встречает вас на вокзале Тегерана
Заметная издалека гора наших пожитков привлекает внимание контролирующих органов, и те без промедления начинают нас контролировать – записывать паспортные данные в различные амбарные книги, сверять билеты, документы и личность владельца. Тем временем подают поезд, и нас отпускают с наилучшими пожеланиями. Не успевает поезд отъехать на час от Тегерана, как наступает время дневного намаза. Поезд останавливается на голом полустанке среди степи, все пассажиры высыпают на платформу, а затем один за другим скрываются в приземистом здании без окон, на которое со всех сторон указывают стрелки «мечеть». На платформе остаемся только мы и проводники. Последних явно тоже тянет в здание мечети, но бросить пост они не решаются. После намаза поезд пересекает огромную соляную пустыню – белую и мертвую. Еще пара часов, и мы приезжаем в город Доруд – уже в Луристане.
Отсюда на юг идет по ущелью железная дорога «сорока тоннелей». Эта дорога считается самой красивой в Иране. Тоннели врезаны в склон горы, и замкнуты рукотворной стеной. Стена не глухая, это скорее даже не стена, а ряды широких колонн с изящными арочными окнами между ними. Днем тоннели дорудской железной дороги полны света и воздуха, а ночью в арочных окнах танцуют звезды и огни деревень с противоположной стороны ущелья.
Ровно в полночь наш поезд приходит на вокзал городка Сепид Дашт, мы собираем велосипеды и ложимся спать до рассвета на жесткие пластиковые сидения зала ожидания. Проснувшись, обнаруживаем, что наши вещи и велосипеды перемещены в один угол, а на освободившемся месте навалены объемистые тюки и мешки, завернутые в видавший виды китайский плетеный полиэтилен. Вокруг тюков копошится несколько закутанных в черное женщин, они как будто проводят инвентаризацию своего скарба. Хочется спросить их – по какому праву?! Но почему-то не хочется вылезать из спальника и искать эту фразу в разговорнике. Пока в нас борются лень и справедливое негодование, к вокзалу подруливает небольшой потертый грузовичок и мигом заглатывает в себя все мешки, тюки, а также всех женщин, так что снаружи остаются болтаться только несколько пустых канистр. Машина отъезжает, и в этот момент мы понимаем, что это же они, те самые, к кому мы приехали из далекой России – кочевники-бахтиари собственной персоной! Грузовичок взревывает и исчезает за поворотом.