Ночной Тегеран. Фото Андрея Власенко
До горизонта – яркие теплые огни на фоне чернильной ночи. Молодой иранец везет нас и наши велосипеды из аэропорта Имама Хомейни к себе домой. Перед тем, как зайти на посадку, самолет долго летел над этими огнями, над морем огней, над ночным Тегераном. Тегеран огромен, он в полтора раза больше Москвы по площади. В нем много света, он до краев наполнен мерцающими светлячками.
На фоне огней Тегерана хорошо различимы силуэты сидящих в салоне людей. Самый правый – силуэт русской крестьянки, разве что без серпа в руках. Это моя подруга, наряженная в традиционный иранский хиджаб. Появление в общественном месте в Иране без хиджаба является уголовным преступлением, и еще до выхода на трап самолета все женщины нашего рейса закутались в платки и длинные накидки. Сейчас нас, мужчин, это чуть-чуть смешит, а их, женщин, это немного злит, но спустя пару дней и нам и им женщина без платка будет казаться неприлично голой. Так устроен человек.
Ношение хиджаба является законом в нашей стране. Уважайте этот закон.
Иранец за рулем то и дело оборачивается, показывает на какие-то невидимые здания, улицы и площади за окном машины, рассказывает про Тегеран. Ночь, ничего не разобрать, но рассказ очень интересный. Про зороастрийские корни иранского ислама, про захваты Ирана Александром и Чингизханом, про политических деятелей прошлого и настоящего. Отличный английский нашего водителя удивляет нас меньше, чем откровения, с которых мы начинаем наш путь по «полицейскому государству». Молодого человека зовут Фархад, он сын филолога и искусствоведа, которые после исламской революции вынуждены были стать строителями. Родители выучили его английскому языку, истории и логике, а в придачу передали ему тоску по огромному миру за пределами Ирана. Миру, где он никогда не был, и, вполне возможно, куда он никогда не попадет. «У меня нет паспорта», — вздыхает Фархад, — «и, если не пойду служить, не будет никогда. Я военнообязанный!» Такая судьба установлена для большинства иранских мужчин. Фархад, отчаянно и не скрываясь, завидует своему брату, у которого «зрение, желудок и еще хватает болезней» — тот имеет паспорт и учится в Стокгольме на режиссера.
Оберег на лобовом стекле
Женская и мужская мода Ирана
Улицы Тегерана
Разговор скачет с темы на тему, нам интересно все, мы в Иране впервые. Касаемся всемирно известного иранского кино, затем кино голливудского. «Неужели у вас показывают фильмы идеологического противника, с арабскими террористами, постельными сценами и полным отсутствием хиджабов?» «Показывают…» — отвечает Фархад и делает паузу, то ли чтобы обогнать военный грузовик, то ли чтобы подобрать слова. «Показывают после доработки», — наконец говорит он и невесело смеется. «Недавно показывали «Мистер и миссис Смит» — после доработки осталось полчаса. Показывают главных героев, те сразу начинают зачем-то стрелять друг в друга, потом фильм внезапно обрывается. И я не глухой – по-английски они говорят вовсе не то, что в персидском переводе».
‘Доработанный’ вариант русских агентов
Толстокожие руссо туристо начинают наперебой придумывать иранские версии известных голливудских блокбастеров, и беседа становится свободнее. Между делом Фархад рассказывает, что его дед после исламской революции попал в тюрьму по обвинению в шпионаже в пользу СССР. Вышел он только четыре года назад. Мы переглядываемся в темноте, вдруг повисает неловкое молчание. Уличные огни внезапно становятся холоднее и, кажется, заглядывают внутрь машины, подслушивают наш разговор. «Ты не боишься иметь с нами дело, Фархад?» Тот смеется и отвечает «Я рок-музыкант». Видит наше недоумение и поясняет: «В Иране запрещена любая музыка, за исключением традиционной иранской. А мой тяжелый рок – это почти политическое преступление».
Фархад
Нескладный мальчик за рулем в наших глазах вырастает до фигуры борца национального сопротивления. Вот уже матерый человечище рулит твердой рукой свой микроавтобус прямо в светлое будущее. В этом сила ночи. Пустота тьмы и галактики огней в пустоте пускают воображение вскачь, в космос. Днем мы спустимся на Землю и поймем, что мальчик просто юн и у него острая потребность менять мир к лучшему. А все лучшее наверняка спрятано в вырезанных цензурой кусках голливудских блокбастеров! Мы и сами были такими пятнадцать лет назад в той, другой стране.
