Мы снова прошли мимо заросших амбаров, мимо разбросанных по склону хижин, заглянули напоследок к слепой бабушке – может, вам воды принести? «Не нужно, не нужно, — замахала рукой бабуля, – и вода, и дрова, все есть, а еда ваша мне не по зубам». Бабушка улыбалась беззубым ртом. Вчера мы отдали ей свой перекус из сухофруктов, и сегодня они лежали почти нетронутыми. Тропа уходила от избушки вверх по распадку небольшого ручья, затейливо петляя между зарослями бамбука, огромными корнями и непролазными переплетениями лиан. Рубить её пока не приходилось – кто-то позаботился о её проходимости. Охотники? Собиратели? Ответ появился неожиданно: на очередном привале нас догнала странная процессия невысокликов. Крошечные босые человечки несли на спинах массивные оструганные бревна и совсем нас не боялись.
Странная процессия
Бревно, по сути, несут на голове — его удерживает «ремень» из лианы.
Мы застыли от удивления, а лесной народец, улыбаясь, прошел по тропинке мимо. Когда мы спохватились, нам едва удалось их догнать – бревна помогли немного уравнять наши скорости.
— Вы в деревню?
— Нет, мы тут, рядом, — неопределенный жест рукой в джунгли.
— А в Кэси нам как дойти? (Название Кэси, деревни по ту сторону перевала, дали нам расспросы в деревнях).
— Прямо идите. Мы свернем, так вы за нами не ходите, вам дальше.
Через полчаса мы вышли на утоптанный пятачок-перекресток. Уходящая вниз тропа была заботливо перегорожена пальмовыми листьями, нам же следовало «нырять» в низкий заросший туннель – продолжение нашей тропы уже никем, видимо, не поддерживалось и не вырубалось. Достали из ножен дао, пошли медленнее. Тропу приходилось теперь угадывать шестым чувством, «читать» по редким просветам в листве.
Джунгли по левую руку вдруг ожили, затрещали страшным образом – к нам на тропу ломилось что-то крупное. Ещё в деревне мы выяснили, что бояться нам здесь, пожалуй, некого.
— Тигры? Давно не видали. Балу? И эти у нас редкие гости. Раньше водились – но мы же хорошие охотники… Ну, наги – это надо под ноги смотреть. И бандер – но эти так, только пошумят.
Знакомый и любимый с детства мир киплинговских джунглей здесь оживает и становится явью; когда слышишь, как местные называют животных этими именами – что-то смещается в голове…
Однако, крупное нечто продолжало ломиться к нам, и вот уже показалась над зарослями любопытная голова с непропорционально большим лбом.
Козы? Нет, не козы! Кони? Нет, не кони!
Правильно… митун[1]! Большой ли он? Ну, как вам сказать. Он огромный. До двух метров в холке. Одна только фантастическая лобастая голова чего стоит. Рога, которые мы встречали на трофи-бордах, витринах достатка семьи, достигали полутора метров. Митуны – лучшие бульдозеры-тропоукладчики джунглей. Если митуна напугать – а это несложно, они нежны, ранимы и пугливы – митун ринется в джунгли в любом направлении, хоть вертикально вверх по склону, оставляя за собой широкий удобный тоннель. Казалось бы, все местные заросли должны быть проточены ходами митунов, но джунгли с невероятной скоростью поглощают любые тропы.
Одомашненными митунов можно назвать очень условно – живут они в джунглях, сами к домам «хозяев» не приходят почти никогда, их не доят и не заготавливают для них корм. Их просто «приучают» к себе. Митуны – это, собственно, не совсем животное, это скорее валюта. В Аруначале почти все измеряется митунами и кабанами, ну, иногда ещё жбанами апонга: заплатил два митуна родителям – и бери себе в жены красавицу.
Прежде митуны были животными священными – их приносили в жертву по важным случаям, но не ели. Сейчас митунов едят, но тоже редко – берегут.
По горизонтали тут ходишь редко
…Наша тропа, однако, совсем потеряла совесть. Каждые полчаса мы бросали рюкзаки и бегали радиально по окружающим зарослям, в надежде найти продолжение. Полузаросших ходов было множество и приводили они то к небольшой вырубке, уже почти скрытой джунглями, то убегали на самый верх к непонятным заброшенным постройкам.
Почти «съеденное» джунглями заброшенное хозяйство
В какой-то момент тропа спустилась к ручью, бежавшему по дну распадка, поднялась от него метров на 50 и…
— Краббе, — сказал наш хинди-говорящий Рома. – Сломалась.
Тропа упиралась ровно в плотную стену непроходимых джунглей. Вечерело. Нужно было где-то вставать – и тут нам повезло: чуть ниже по ручью обнаружился совсем уже заросший и сгнивший бамбуковый навес – его разломали, и ровного места под ним хватило ровно на палатку.
Ужин аристократа
Прежде мы ночевали в домах, с людьми, отгороженные от этого зеленого буйства. Потом были слишком заняты поиском и вырубанием тропы, подъемами и спусками. И теперь, в сумерках, джунгли разом навалились на нас тысячами голосов, водопадом звуков. Джунгли пищали, трещали, щебетали, грохотали ручьем по камням, сверлили виски симфоническим оркестром цикад. В джунглях не бывает тишины. Когда идет дождь, то звуковой поток становится таким плотным, что приходится кричать друг другу в ухо. Кажется, что если посреди этой фантасмагории внезапно наступит остановка, пауза, то голова немедленно взорвется – слишком большим окажется в ней давление всех этих накопленных голосов леса.
Ботанический рай
[1]Митун – mithun, лат. Bos frontalis – одна из одомашненных разновидностей гаура, так называемого, Индийского бизона. Крайне немногочисленные упоминания в русскоязычной литературе именуют его «митаном», что представляется нам неверным – и транскрипция, и транслитерация здесь на нашей стороне.
